О ХУДОЖНИКЕ ЕВГЕНИИ ГОРОХОВСКОМ
Людмила Гороховская
Едва ли у меня получится традиционная биография, объективная и беспристрастная, как это принято в википедии – жизнеописание, состоящее из набора фактов. Мне хочется рассказать не только о художнике и его картинах, хочется рассказать о близком человеке, с которым судьба связала меня на 43 года – «долгих» - хочется сказать, но так быстро промчавшихся.
... пришло моё время писать воспоминания... И, к сожалению, без прошедшего времени глаголов не обойтись...
Многие, знавшие его люди видели в нём всегда спокойного, улыбчивого, мягкого человека. Конечно, Женя был таким. Но только на поверхности.
Сам он определял свой характер как противоречивый и объяснял его астрологически. Ещё бы не противоречивый! Дата рождения (26-е марта) находится в первом знаке зодиака – Овне, с которым ассоциируется стихия огня, планета Марс, сила, заставляющая проявляться активно, не дающая отдыха, и при этом по асценденту (час и минута рождения) – Рак, эмоциональная и чувствительная натура, интроверт. Многие «малопонятные» (его слово) поступки, события и даже проблемы со здоровьем, как показала жизнь, определялись гороскопом.
Евгений Гороховский родился в 1951 году в Одессе в семье студентов Эдуарда Гороховского и Лидии Гринкевич, которые получали профессию архитектора в Инженерно-строительном институте. После его окончания по распределению они отправились в Новосибирск, с которым связаны около 30 лет жизни (1956 -1982) их сына, а затем и многочисленные наезды в город детства и юности.
Его детские годы прошли в той части Новосибирска, которая примыкает к Заельцовскому парку. Воспоминания и множество детских фотографий свидетельствуют о том, что будущему художнику полюбились прогулки «на природе», которые он совершал чаще всего с мамой. Однако живописные пейзажи не стали темами его ранних картин. Свои первые впечатления он связывал с острым чувством одиночества в ожидании родителей: «Мама работала архитектором в Новосибгражданпроекте, папа занимался творчеством и подолгу работал в мастерской, поэтому ребёнком я часто оставался дома один. А так как с одиночеством я справляться тогда не умел, то отправлялся к соседям… Со временем главной отдушиной стали книги, альбомы по искусству».
Он рано проявил способности к рисованию, на один из рисунков, не типичных для ребёнка, обратил внимание отец. «Он был сделан, кажется, в 1959-1960 году. Отца заинтересовало то, что в этой картинке было зарисовано всё пространство, а не отдельные фигуры на белом листе. После этой работы меня уже специально стимулировали к рисованию – готовили бумагу, протирали её губкой, чтобы акварель не скользила на слегка «жирной» поверхности...». (Евг. Гороховский. Октябрь 2000 г.)
С детства он впитывал в себя интерес родителей и их окружения к литературе, к живописи. Женя оставил прекрасные воспоминания о новосибирском художнике Николае Демьяновиче Грицюке, оказавшем на него, мальчика, а затем и юношу большое влияние: «Эмоции, размышления, разговоры, обсуждения при мне, подростке, были интенсивными, яркими, важными, проникли в подсознание и запомнились на всю жизнь. В год его смерти (1976) я поклялся себе у его гроба честно пронести «знамя искусства» через всю свою жизнь. Сейчас эти слова звучат, наверное, наивно и высокопарно, но именно такие чувства вызывала тогда вся его (в общем-то недолгая – 54 года) жизнь и безвременная трагическая смерть». (Евг.Гороховский. Ноябрь 2004 г.)
Под влиянием Грицюка он стал рисовать «чудесными акварельными красками».
К 1964-ому году появилось такое количество рисунков, что, отобрав 120 гуашей и акварелей, отец (он был иллюстратором детской книги) передал их своему знакомому - исследователю детского творчества и литературоведу Владимиру Глоцеру, и в этом же году в детской библиотеке имени Чехова в Москве состоялась первая выставка юного художника из Новосибирска. О том, чем его работы привлекли внимание профессионалов и зрителей, очень точно сказано в небольшой заметке Ирины Уваровой «Как ты видишь мир?»: «...Наверное, истинная ценность рисунков и картин Жени Гороховского... в том, что мальчику дан природой дар – видеть мир по-своему…». (Журнал «Культура и искусство». Вестник агентства печати новости №13 (217 – А) от 30 марта 1966 года).
Несомненно, это был успех, определивший всю дальнейшую жизнь.
С 1 по 10 классы (1958 - 1968 гг.) Женя учился в обычной новосибирской школе (№ 43), после её окончания поступил в Школу-студию МХАТ, получил профессию художника-сценографа (1968-1973 гг.).
В годы учёбы он работал акварелью, гуашью и темперой («Московский дворик»; «Старая латвийская водяная мельница»; «Ноль часов, ноль одна минута. (Ожидание)» – все созданы в 1972 году), искал собственный стиль.
Впоследствии небольшие акварельные работы создавались только «по случаю» - как подарки на дни рождения, а любимой техникой стали масляные краски.
В процессе учёбы началось формирование взглядов на собственное творчество. Способствовало этому и знакомство с кругом московских художников - И.Кабаковым, Э.Булатовым, В.Пивоваровым. Общение с ними Женя называл «настоящим везением»: «Илье (Кабакову) я обязан тем, что многие годы поддерживал в себе желание не только рисовать, но и пытался сформулировать ЧТО, КАК и ЗАЧЕМ появляется в пространстве холста. Другими словами – он побуждал меня мыслить... Однажды, это было уже после окончания вуза, Илья очень бурно отреагировал на мою картину («14 часов ровно», 1979 г. - в настоящее время является собственностью ГТГ), которую я принёс показать отцу, исписал с двух сторон листок А-4».
Этот текст сохранился в архиве художника, и мы к нему ещё вернёмся.
Нельзя сказать, что Женя испытал влияние какого-то определённого живописца. Влияние художников, с которыми он общался в начале своего творческого пути, скорее всего стало для него определённым мировоззренческим камертоном.
Учёба в вузе обогащалась посещением музеев и выставок и, конечно, самообразованием. Как видно из писем родителей, он слишком много денег тратил на покупку книг.
Хочу вспомнить историю, которую мне рассказала одесская тётя Жени, актриса Валентина Губская: во время собеседования после всех сданных экзаменов он показывал одну из работ – макет спектакля, который он, будучи школьником, оформлял в театральной студии, существовавшей в Доме культуры имени Кирова (кстати, впоследствии появилась картина-воспоминание «Клуб Кирова». Холст,масло. 108х158.1990).
Возглавлявший в то время постановочный факультет Вадим Васильевич Шверубович высоко оценил эту работу и предрёк Жене большой успех.
После окончания Школы-студии он вернулся в Новосибирск и начал работу в театре «Красный факел» (1973-1979). Живописных работ в это время было сделано не так много, как ему хотелось: театр отнимал огромное количество времени. Поэтому росла и неудовлетворённость собой. Вместе с тем, это были принципиально важные работы («Ноль часов, ноль минут», 1976; «12 часов, 45 минут», 1978; «10 часов, 48 минут», 1981) – важные, потому что наступило понимание: ЧТО, КАК и ЗАЧЕМ делать и КУДА двигаться дальше. Поиски собственного стиля привели его к фотореализму – популярному направлению в американской и европейской живописи 60-70-х годов. Тем более, что, как и раньше, он много фотографировал и в работе над картинами использовал собственные фотографии.
По мнению Е.В.Барабанова*, живопись 70-80-х годов испытала влияние сценографии: её архетипическое театральное требование единства места и времени в работах художника проявляется в хронометрическом порядке названий работ: «12 часов, 45 минут» (1978), «14 часов ровно» (1979), «11 часов, 22 минуты» (1982), «13 часов, 40 минут» (1983), «11 часов, 61 минута» (1989) др.
* Советский и российский искусствовед, историк русской философии и литературы, теолог
Сам художник считал названия картин «исполненными смысла, так как, во-первых, они были достаточно абстрактными, чтобы выражать идею «Без названия», во-вторых - отображали конкретное время события, происходящего в картине, и, главное – своей нумерологией означали сакральную, не до конца понятную идею магии чисел». (Евг.Гороховский. 2012)
Первая из «больших» картин - «12 часов, 45 минут» (Холст, темпера. 147 х 125. 1978). Впоследствии ей был дан краткий (Мощный кирпичный угол неумолимо делит надвое жизненное пространство), а затем и развёрнутый комментарий:
“Эта картина в точности воспроизводит фотографию, сделанную мной во дворе театра «Красный факел»... Это была первая из картин большого формата, так что мне нужно было решить сразу несколько задач: продумать композицию, точно передать изображение предметов и их освещение. Последнее, пожалуй, было самым важным, т.к. меня всегда привлекали контрасты между освещёнными солнцем поверхностями предметов и тенями от этих поверхностей. Эти контрасты плохо видны невооружённым глазом, но неожиданно проявляются в фотографии. Как и в ранних «солнечных» картинах, половину холста в этой работе я отдал освещению – солнцу, которого здесь нет и не может быть.
В то время я выбирал композицию работ по принципу классических трёx осей координат – х, y, z, и уже использовал её в картинах «Тринадцать часов, тридцать одна минута» (1974) и «Ноль часов, ноль минут» (1976). Мне казалось, что оси координат, некоторые другие структуры (впоследствии орнаменты) придают изображённому ПОРЯДОК, гармонизируют хаотичное пространство.
Действительно на задворках театра нет ничего, что говорило бы о значительности происходящего – выброшенные кем-то деревянные щиты, горы мусора, бочки непонятно с чем... Как придать этому миру значимость? Как рассказать о нём?
Мне кажется более точно, чем написал И.Кабаков, правда, о другой моей картине («14 часов ровно», 1979), сказать трудно: «... смысл не в изображённом. Очевидно, дело в чём-то другом... Речь идет об энергии, которая не приложена к картине, а буквально введена в неё и навсегда (я уверен) будет там быть, пульсируя и живя, и тогда, когда мы смотрим на картину, и тогда, когда нас нет рядом с ней».
Теперь эти слова представляются мне слишком громкими, произнесёнными «авансом», но тогда в 1979-ом, конечно, я был горд такой оценкой... Во всяком случае мне и теперь не стыдно за свою раннюю работу...». (Евг. Гороховский, 2014)
Помимо живописи, работая над оформлением спектаклей, художник создавал эскизы декораций и костюмов. За 6 лет работы в театре «Красный факел» было оформлено двенадцать спектаклей и ещё два в ТЮЗе. Наиболее удачные эскизы впоследствии вошли в музейные («Таланты и поклонники» – Музей А.Н. Островского. Москва; «Большевики» - Новосибирский государственный художественный музей. А также Государственный центральный театральный музей им. А.А. Бахрушина, Государственный музей истории российской литературы им. В.И.Даля и др.) и частные коллекции.
Параллельно вполне успешной работе в театре Женя всё более утверждался в решении заниматься самостоятельным творчеством - станковой живописью, однако до начала 1990-х годов ради заработка периодически приходилось оформлять спектакли в разных театрах страны. Всего – около 60 работ. К наиболее значительным и успешным работам этого («послефакельского») времени можно отнести сценографию спектакля «Красавец-мужчина» (по пьесе А.Н.Островского) в Малом театре, оформление спектаклей для труппы Московского камерного балета, с которым единственный раз он побывал на гастролях в США.
К моменту проведения первой (взрослой) персональной выставки в 1980 году он был участником 19-ти групповых выставок. В выставочном зале Дома учёных в Академгородке Новосибирска были показаны несколько живописных работ, театральные эскизы и макеты. Всего же за 40 лет творчества было проведено 22 персональных (не только в нашей стране, но и за рубежом – в Вене, Мадриде, Севилье, Монако) и множество групповых выставок.
После 1980-го года наступил период, когда работалось плохо. Он связан с семейными обстоятельствами - заболела мама. Сказать, что Женя тяжело
переживал её болезнь – это не сказать ничего. Мама была главным человеком в его жизни. Вспоминая о ней, он писал: «Её тихое, тактичное воспитание главенствует в моей жизни...».
Спустя 15 лет после её ухода из жизни он посвятил ей одну из своих картин.
Праздник цветов у храма Флоры. (Чудесный пасьянс сложился, невзирая на грубые и несчастливые несовпадения). Х.М 1996. Собрание ГТГ
Я видела, как она рождалась, какой нелёгкой, прежде всего, с точки зрения эмоциональной, была работа над ней...
Картина состоит из 9 пентагранников, напоминающих осколки зеркала, на каждом из которых изображён портрет Лидии Алексеевны, разные моменты жизни – детство и юность, годы счастья и забот...
Картина написана в спокойных охристо-жёлто-коричневых тонах, выбор которых не случаен: колористическая, а также орнаментальная символика – ломаная линия как знак судьбы - подчёркивает мотив увядания, создаёт грустное настроение. Это связано с тем, что день рождения героини портрета – 16 сентября, и с тем, что эта картина – прощание с бесконечно любимым человеком.
В 1982 году состоялся переезд в Москву, через несколько лет началась работа в муниципальной галерее А-3. В обязанности младшего научного сотрудника входила подготовка выставок художников, знакомство с ними расширяло круг общения, но себя он ощущал (по его словам) «достаточно одиноким». Самыми лучшими моментами были моменты возвращения в мастерскую, где, не отвлекаясь ни на что, можно было рисовать. Работа для него всегда была лучшим отдыхом.
Конечно, было и недовольство собой – самолюбования не было никогда.
У Жени не было периодов творческого кризиса, терзаний по поводу выбора сюжетов, скорее, наоборот, было желание сделать как можно больше: «Темами моих работ могут быть совершенно разные сюжеты – как правило, это слайды и фотографии, сделанные мной в разные годы и в разных местах, где я побывал. Главное в них – то особое ощущение, то освещение, тот ракурс, при котором сюжет становится «моим»...». (Из анкеты Ст.Каракаша. 2004)
Ему всегда было близко творчество тех художников, которые видели одну из своих задач в передаче чувств и эмоций, отдавали дань бессознательному в искусстве (Э.Хопер, Э.Уайет). Мы не найдём у него этюдов, предваряющих работу над картиной, – задумав её, он «носил» её в себе... и возникало решение, появлялось название... «Этот процесс подготовки не зависит от внешниx условий. Раз запущенный, он живёт автономно. И вот в какой-то момент чувствуешь, что готов...» - эта запись сделана 18 августа 1990 года, но так было и раньше. В его «раздуминах» мы находим варианты, которые так и не стали картинами, потому что «подсознание» не приняло их. Проблема «свой» - «чужой» решалась им на эмоциональном уровне.
На мой взгляд, нет противоречия в том, что в процессе работы переплетается сознательное (применяются законы живописи) и бессознательное. Недаром одна из его картин называется «Как можно быть одновременно сознательным и бессознательным...». Он настаивал на том, что замысел картины рождается только тогда, когда мозгу даётся определённое задание. Решение может возникнуть спонтанно, например, во сне... (ведь произошло же это с «Сикстинской мадонной» Рафаэля). Сознательным же становилось стремление понять конечный результат, выразить его словесно (отсюда короткие и иные комментарии).
Обращённая к чувствам и эмоциям человека, живопись художника вместе с тем пробуждает мысль. Во многом этому способствовали названия, которые он давал картинам: «Меня привлекает в названиях некая неожиданность, парадоксальность построения фразы, поэтому я коллекционирую их, а затем, в необходимый момент, соединяю с картиной. Вот примеры таких названий: «Движения Неба – вертикально», «Что заставляет небо двигаться?» Эти названия вызывают озадаченность и у меня самого, но, придают картине глубину и порождают неожиданные размышления…». (2012 год)
«Читая книги по китайской философии (и не только) я наталкивался на высказывания, которые невольно становились программными для моих работ («У Перемен нет неизменной формы»; «Всё на свете меняется – это единственная постоянная вещь»; «Небо точно указывает людям Перемены»).
Эти высказывания пробуждали мысли о том, что картина должна иметь бинарный эмоциональный заряд – вербальный и пластический. Тогда этот заряд «взрывается», даёт нужный эффект. (2019 г.)
В 90-е годы он часто экспериментировал с фотообразом: дополнял пространство холста геометрическими элементами («Пьяная картина» Х.М. 50х70. 1991), орнаментальными структурами («Интервал опыта» Х.М.120Х139. 1993-1994.), соединял несоединимые, на первый взгляд, мотивы («Астрологический автопортрет» Х.М. 29Х40.1992), создавал картины, составленные из отдельных изобразительных фрагментов небольших размеров и сложной конфигурации («Портрет-идеализация, изображающий лучшие черты человека». Х.М. 8 пентаграмников. 1996) или в виде веера («Пронзённая молнией бабочка обретает совершенство». Х.М. Высота 140 см. 1994) и т.д. Для своих картин он сам мастерил подрамники и натягивал холсты.
С этого времени искусствоведы определяют его творческий метод как «магический реализм», т.к., помимо фотографической реальности, в картинах появилось НЕЧТО необычное и загадочное, скрытое от взгляда, но важное и значительное: «Его и предстояло не только обнаружить, но и найти способ изобразить на холсте. С этой целью я и обратился к орнаменту, который принял на себя функцию проводника между этими реальностями и благодаря которому картины приобретали новые смыслы». (Евг.Гороховский. 2014 г.)
Однако если большинство художников этого направления стремились найти метафизическую грань между миром живого и неживого, то Женя стремился обнаружить следы (намёки) инобытия в реальности («Заря нового дня обнаруживает всё изменившимся». Холст, масло. 98Х128. 1994; «Поле существует всегда и везде, оно не может исчезнуть». Холст, масло. 91Х119. 2005).
О чём говорили эти «намёки»? Очевидно, о том, что в нашей жизни существует нечто, чего мы не видим, и даже, может быть, о чём не подозреваем. Это не было игрой в сюрреализм, не было чем-то надуманным... Это было его убеждением.
Разрозненные мысли, ранее записанные в так называемые «амбарные книги» и иронично названные им «раздуминами», оформились в автобиографическое кредо: «... Будучи религиозным художником (но не в конфессиональном смысле), я восхищаюсь красотой замысла Бога ... На более частном уровне я пытаюсь обнаружить в своих работах скрытую гармонию и красоту, которой пронизан мир...».
О том, почему в начале двухтысячных годов появились картины «небесной» тематики, Женя ответил в интервью 2001 года: «Для меня из всего, что доступно восприятию человека, именно Небо являет собой совершенную красоту, разнообразие формы и цвета. Это величественный и чувственный посредник, способный передавать разнообразные настроения и вдохновлять на изображение небесных «пейзажей».
Теперь и «земные» сюжеты у него всегда происходят в присутствии «НЕБА», ведь именно оно «точно указывает людям Перемены».
Одной из важных картин не только в творчестве, но и в жизни он считал картину "За пределами грубого и тонкого". (Х.М. 91,5 х 109,5. 2004), посвящённую отцу и написанную в год его ухода из жизни. В 2009 году она была показана в Московском музее современного искусства в выставочном проекте «От штудии к артобъекту» и теперь находится в коллекции музея.
90-е и первое десятилетие 2000-х годов – самое активное в творческом отношении время, когда было создано более 160 картин.
Однако после 2010-го года стало ухудшаться здоровье (с ранней юности Женя страдал гипертонией, развивалась почечная недостаточность), и несмотря на это, только, может быть, с некоторыми перерывами, он продолжал работать. Но не в мастерской, а дома, где мы создали ему все условия, где всегда и вовремя он принимал нужные лекарства и т.д.
Возможно, поздние работы кому-то могут показаться более простыми (недаром он вспоминал Б.Пастернака: «... нельзя не впасть к концу, как в ересь, в неслыханную простоту»), но при этом они не менее эмоциональны и гармоничны. Конечно, они мне очень дороги, как и текст, который Женя писал в 2019-ом году во время нашего последнего с ним лета в Испании. В январе 2020-го мы вернулись в Москву, в мае 2020-го в режиме он-лайн в галерее рор/офф/арт открыли персональную выставку «Интервал преодоления» (это была четвёртая
выставка за время его сотрудничества с С.В.Поповым и его галереей). В это же время Женя получил приглашение на проведение выставки в Санкт-Петербурге и начал писать новые картины...
Личная жизнь.
Женя был женат дважды: первый раз не совсем удачно, поэтому брак завершился разводом. Во втором браке, смею надеяться, он был счастлив. У нас росла дочь, она родилась в 1981 году. Евгения очень рано начала заниматься музыкой и стала пианисткой. Старшая дочь Жени родилась в 1977 году, она художница и живёт в США. Так что у «младшенькой» (так Женя называл Женечку) с определённого времени появилась старшая сестра Алиса. Его мечта о том, чтобы его девочки занимались искусством, исполнилась.
Каждый из нас занимался своим делом, нам было интересно друг с другом. Школа, в которой я работала учителем русского языка и литературы, находилась рядом с мастерской, и нередко вечером мы возвращались домой вместе – чаще всего по берегу Москвы-реки. Когда появлялось свободное время, отправлялись гулять в Серебряный бор, который находится недалеко от нашего дома. С 2015 года наши прогулки прекратились, т.к. после операции на шейке бедра много ходить ему было тяжело, но в это время мы подолгу жили в Испании, куда, выйдя замуж, переехала наша дочь. Лето и осень проводили на берегу Атлантического океана в небольшом городке Исла Кристина. И это было прекрасное время!
... А потом, как у многих, все наши планы (подготовка новой выставки и каталога, работа с архивом...) разрушил коронавирус, последствия которого преодолеть не удалось.
Искусство всегда было главным делом его жизни, он очень болезненно переносил перерывы в работе, а они иногда возникали ...
Уезжая в больницу 1-го августа 2021 года, он сказал мне: «Больше я не буду рисовать...», как будто уже понимал то, что случится через 18 дней...
Женя прожил всего 70 лет, оставив не слишком большое по теперешним меркам творческое наследие (около 300 живописных полотен, не считая театральных эскизов), но оно, я уверена в этом, заслуживает внимания, изучения и, может быть, даже восхищения.
Добавлю: у художника не было никаких премий и грантов, как-то равнодушен он был к этой мишуре, да и «пробивные» способности у него напрочь отсутствовали. Зато он часто размышлял о том, что почувствуют зрители его картин, поэтому остаётся надеяться только на их внимание и понимание.